"Копенгаген" в Тбилиси
Театральный праздник в Тбилиси подошел к концу. В течение двухнедельного международного фестиваля на сценах тбилисских театров побывали немцы, литовцы, итальянцы, англичане, французы и многие другие. Предпоследний день фестиваля лично я ждала с большим нетерпением. На то у меня было немало причин. Ведь в МОЙ Тбилиси приехал БДТ (Большой драматический театр им. Товстоногова) с МОИМ дядей в одной из главных ролей. Труппа представила постановку с весьма географическим названием «Копенгаген» - по одноименной пьесе Майкла Фрейна. Что ж, сразу скажу – спектакль неоднозначный. Растянутый, на первый взгляд, незрелищный, и, тем не менее, интересный. Посмотрев спектакль, во мне начали спорить маленькие человечки. Одному понравилось, другому не очень, третий, как в школе, начал фильтровать информацию, прикрыв отключенный слух сосредоточенными на невидимой точке глазами, а четвертый, бесцеремонно вмешивался в спор великих ученых на сцене. Постановка, действительно, сложная. Ее, не смотришь, ее слушаешь. В ней проведена просто ювелирная работа с текстом. 3 часа диалогов – это и слушать-то не всегда легко, а уж играть – одни актеры знают, наверное, насколько сложно. «Копенгаген» - пьеса, вызывающая радикальные эмоции. Одни уходят со спектакля, не дождавшись антракта, другие считают счастьем для себя побывать на этой постановке. Сколько людей – столько мнений. Наверное, главное не сам спектакль – а то, о чем он заставит задуматься тебя.
3 часа действия (а, скорее, БЕЗдействия). 3 актера. Ноль декораций. Один режиссер. Он перед началом спектакля выходит на сцену. Напротив него - сотни глаз. Сотни заранее благодарных, и исполненных ожиданием глаз. ОН говорит на грузинском. Предупреждает, что зрелища не будет. Просит не судить строго. Говорит, что актеры очень нервничают. Объясняет, что спектакль о великих физиках, но не о физике. О жизни. Уходит за кулисы. Гаснет свет. Тишина. Нильс Бор. Вернер Гейзенберг. И супруга Бора – Маргарет. Несколько стульев. А за их спинками – доска с надписью мелом - «Е=МС2». Что-то всплывает в мозгу из школьных воспоминаний. Кажется Эйнштейн… Возвышается незримо своей формулой над диалогом длиною в жизнь, после жизни. Два великих физика встретились после смерти. Где? Наверное, в воспоминаниях. Встретились, для того чтобы ответить на сакральный вопрос, преследующий их еще с сентября 41-ого. ЗАЧЕМ ГЕЙЗЕНБЕРГ ПРИЕХАЛ В КОПЕНГАГЕН К БОРУ? Эта фраза с вопросительным знаком на конце во время спектакля прозвучит ни один раз. Четырежды актеры проиграют сцену приезда Гейзенберга в Копенгаген. Они будут долго говорить, спорить, вспоминать. Из раза в раз, по крупицам они будут собирать в памяти события давно минувших дней. Они будут кричать, будут срываться. Уходить, а потом возвращаться.
Спектакль изобилует научными терминами. Физика, физика и еще раз физика. Но это утверждение верно только с одной стороны. Ведь для этих людей – это жизнь, жизнь и еще раз жизнь. Они видят ее через призму науки. У них иной склад ума – это их мировоззрение, это их восприятие. И тут нужно отдать режиссеру должное – изрядно подзабыв школьную программу, и даже порой, не имея понятия о неких физических терминах, невозможно не догадаться о чем же беседуют ученые. Принцип неопределенности, открытый Гейзенбергом, о научной сути которого лично я ничего не знаю, становится некой частью образа самого ученого. Он неопределенен – он будто бы сам не может понять, на чьей же он стороне, и, на что он готов, чтобы выжить в фашистской Германии. Но он любит ее, эту страну – ведь там живут души, которые близки его душе. За ним следят. Для чего он приехал в Копенгаген? Помочь Бору? Или помочь прослушать невидимым ушам нужный им диалог? Покрасоваться перед своим учителем и его женой? Или выведать у Бора некие сведения об атомной бомбе?
Бор – азартный спорщик. При всей интеллигентности и деликатности нрава, в споре он становится непреклонным, взрывается, как атомная бомба, маленькая красная кнопочка от которой хранится лишь у одного человека. Маргарет. Верная супруга великого ученого. Она понимает все то, что беспокоит Бора. Она – его здравый смысл. Она – шея, на которой держится эта седая голова с уникальным разумом. Наряду с физикой и жизненными ценностями, обсуждаемыми в спектакле, одним из самых пронзительных воспоминаний выступает смерть одного из детей семьи Боров. О ней, порой с неприглядной жестокостью напоминает супругам Гейзенберг. Бор с сыном на пароме в открытом море. Мальчик падает за борт. Нильс Бор бросает в бушующую бесконечность спасательный круг. Прыгнуть за сыном, обрекая себя на верную гибель? Или остаться? Остаться. Выбор сделан. Выбор, не предусматривающий работы над ошибками. Он может жалеть о нем каждую секунду своего существования. Но его не изменить. И Гейзенберг спекулирует выбором своего учителя. Он сравнивает поступок Бора со своим сотрудничеством с эсэсовцами. Пытаясь помочь евреям, он просто-напросто погибнет. Он напоминает Бору, что и тот наполовину еврей. А ему-то, как раз хорошо известно, что евреев наполовину не бывает. Этот диалог, толи на небесах, а толи в преисподней, как воронка, движется по кругу, постепенно сужаясь, и, тем самым, расставляя последние точки над последними буквами «i» в этой физико-жизненной драме. Бор с Гейзенбергом вновь и вновь восстанавливают в памяти встречу в Копенгагене, бегают по сцене, сталкиваются друг с другом, изображая движение атомов. Имеет ли ученый-ядерщик моральное право работать над практическим применением атомной энергии? Что было бы, попади атомное оружие в руки немцев? У истории нет сослагательного наклонения. Гейзенберг хотел работать над созданием бомбы. Бор работал. «Он не виноват!» - кричит Маргарет, когда ученые в очередной раз пытаются выяснить, кто же они – друзья или враги? Взрыв. Хиросима и Нагасаки. «Они бы все равно создали бы оружие – с Нильсом или без него», - повторяет Маргарет. Но Гейзенберг уверен, что это не так. И они снова возвращаются на прогулку по парку с дорожкой, усыпанной гравием в далекий 41-й. «Я должен был выслушать тебя, проявить чуть больше терпения!» - в сердцах кричит Олег Басилашвили в мешковатом пиджаке, исполняя роль Нильса Бора. Теперь, спустя километры часов он понимает, что Гейзенберг – в первую очередь – его ученик. И он, с высоты своего возраста и положения, в ответе за него. За его выбор. А Бору-то, как никому хорошо известно, что за свой выбор будет расплачиваться Госпожа Совесть, а цена может быть крайне велика. Бор и Гейзенберг наконец завершают диалог, начатый много лет назад. Пусть, мы не получаем прямого ответа на вопрос, заданный в спектакле. Отчетливо ясно одно – они должны были поговорить. Гейзенберг должен был тщательней взвешивать слова, а Бор быть терпимее к своему ученику. Увидев черно-белый взрыв на экране, Гейзенберг говорит Бору «Спасибо». Ведь это могла быть его атомная бомба. И взорваться она могла где угодно. И тогда была бы другая история. Возможно, не было бы меня, или вас, или вообще никого.
Тема войны, поднятая Темуром Чхеидзе в спектакле отнюдь не случайна. И не случайнен его приезд сюда. И нет в этой постановке ни одного случайного слова. Важен диалог. И лучше поздно, чем никогда. Нужно говорить. Не молчите. В споре рождается истина. Ищите ее.
Анастасия Словинская