Горячий август на раскаленной сцене
Грузинский театр осмысляет войну 2008 года
В батумском спектакле «Банановый пудинг с коньяком и ромом» русская семья пришла в гости к грузинской и устроила погром
В тбилисском метро на эскалаторах установлены плоские экраны. Целыми днями крутят концертную запись песни «Биттлз» All you need is love. В современном грузинском контексте нежный гимн любви зазвучал как мантра обиженной разводом супруги: «Я хочу любви, раз не любишь, уйду к другому».
На Тбилисском театральном фестивале только что было показано пять спектаклей про войну России и Грузии 2008 года. Осетия и Абхазия в них даже не упоминались. Главный конфликт — отношения России и Грузии. И он — продолжение действительности. Тбилисские таксисты говорят по-русски, у всех в Москве родственники, зовут на ужин, пить водку в Сванетию и вообще приезжать в Грузию почаще. Переступаешь порог государственного театра, и позиция меняется: речь только грузинская или английская, русские в спектаклях — фашисты и свиньи, приехали на танках, съели все персики, выпили чачу, сожгли родную хату, убили молодых грузинских парней. Смотреть на это больно и неприятно, но понимаешь: грузинский театр вытесняет травмы искусством. А значит, грузинское общество здорово — в нем думают и говорят о том, что болит.
Иностранные наблюдатели — а их было много на фестивале — на заключительном круглом столе говорили о том, что не в полной мере разделяют грузинскую позицию по войне 2008 года, но «понимают рынок, понимают аудиторию». Которая вставала и аплодировала на всех спектаклях, где русские были показаны как сволочи, а грузины как святые и герои.
Зарождение греческого театра происходило в обрядах и играх, отражавших трудовые будни, но взлет греческого театра во многом обусловлен войной с персами. В амфитеатрах греки скандировали: «Мы вместе!» и чувствовали себя сильными перед лицом врага. Миф о грозном соседе помогает Грузии объединяться. То, что Россия плохой сосед ,— миф, подтверждают люди с памятью более длинной, чем у двадцатилетнего, — агрессивнее всех против России настроена молодежь, для которой личные и осознанные отношения с Россией начались два года назад. Однако сегодня этот миф помогает грузинам жить и работать.
Автандил Варсимашвили возглавляет Театр русской драмы имени Грибоедова. Еще у него маленький театр «Либерти» на задворках грузинского парламента. Театр похож на гордый кораблик, впечатанный в стену. В «Театре свободы» есть несколько кресел с наушниками — для пяти человек работает русско-грузинский переводчик. Это был, наверное, единственный театр фестиваля, где учитывали русскоязычного зрителя. Варсимашвили поставил спектакль (и сам написал пьесу) «Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!». Идиллия грузинской деревни: люди, природа и вещи понимают язык друг друга. Николоз любит Тамту, они успевают пожениться до войны по совету ожившего памятника Сталина: «Земля уже дрожит, шустрый Виталик едет из Сибири». Наутро Николоз идет воевать, Тамта отнимает ботинки, но без толку: «Надо Родину защищать». Тамта одна с грудными близнецами топит дом, чинит крышу, занимается огородом.
Скоро в деревне обосновывается русский солдат, тот самый Виталик. Президент дает ему грузинское гражданство, солдат берет от гражданства лучшее — грузинку, ее детей и возделывает грузинскую землю. Памятник Сталину пророчествует и наставляет грузинскую молодежь. Зал плачет.
Финал открытый: Тамта разговаривает с мертвым мужем, целует ему руки и молчит, когда он велит выходить замуж за русского, убившего его, ради себя и детей. Виталик оказывается работящим малым, помогает тетушке Асмат почистить колодец и починить крышу. Оказывается, он не знал, куда его везли воевать, и после окончания кампании не смог вернуться домой, остался в Грузии замаливать грех. Помреж сказал: «Выйдет она за него замуж или нет, будет зависеть от поведения России». Режиссер сказал: «Конечно, выйдет! Куда денется… Но это и от вас зависит». Грузинский театр зависим от политики и честно об этом говорит.
Фарсовый фюрер в американском мюзикле «Продюсеры» напевал: «Теперь ни для кого не секрет: все, что происходит в политике и истории, — это шоу-бизнес». Грузинский театр как губка впитывает философию американской культуры вместе с английским языком.
Ирина Гогоберидзе, театральный критик, Тбилиси:
— Многие недовольны падением качества спектаклей. Недовольны тем, что грузинская культура стала поп-культурой. Это случилось не из-за того, что мы теперь лучше знаем английский. Просто давайте признаем: мир изменился, культура стала частью общества потребления, а Грузия стала частью этого мира.
Я не видела страну, правительство которой оправдало бы все ожидания. То же и у нас — ожиданий было больше, чем сейчас результатов.
Низкие зарплаты в сфере культуры остаются, но, слава богу, наше молодое правительство ратует за проведение фестивалей, празднеств, конкурсов. Я читала пьесы, представленные на драматургическом конкурсе Фонда Михаила Туманишвили. Почти всех авторов волнует общественно-политическое, больше половины пьес — о войне. Была изумительная пьеса «Полночь свободы» Лики Моларишвили: абхазка, девчоночка 13 лет, спасает раненого грузина и укрывает его. Отец девочки — один из лидеров абхазского движения. Ради спасения раненого девочка уводит его к морю, но выпившие на празднике абхазы стреляют по силуэтам на берегу и попадают в девочку. Отец погибшей сам вывозит раненого грузина. Тут — кавказский характер, который истребить невозможно. Чудная пьеса Лаши Бугадзе «Президент пришел в гости» — во время бомбежки президент ходит по гостям в поисках укрытия, его то впускают в дом, то не впускают. Друг Лаши, Баса Джаникашивили, написал пьесу «Игра в войнушку» — о шестилетнем мальчике, «сбившем» рогаткой во время авианалета четыре русских самолета. Родители размышляют: пилотов надо расстрелять, но сначала накормим. Это общее правило, человеческое.
Грузия и Россия перестали понимать друг друга. Будем жить соседями. Как с Турцией, как с Ираном.
Для поколения 20-летних отношения с Россией начались с травмы. Дальнейшей жизнью нужно это преодолеть. Что сложно. Моя дочь прекрасно говорит по-русски, в дни авианалетов для нее все изменилось. Ее больше не интересует русский вопрос. Точка. Ушел поезд. Но вы поймите, мать и дочь две ночи сидели на балконе и смотрели в небо — будет бомбить или это пассажирский? Куда деться от такого шока?
Этот шок сквозит горьким вопросом во всех грузинских спектаклях про войну. Грузинский театр дает себе труд отрефлексировать травму — пишутся пьесы, ставятся и обсуждаются спектакли. Театр Российской армии, не раз заявлявший конкурс на пьесу о военных конфликтах, устроил хотя бы одну публичную читку пьес о войне, не говоря уже о спектаклях? Нет. В репертуаре российских театров есть движение, осмысляющее войны последних 20 лет? Нет. Есть разве что челябинский «Чморик», основанный на трагедии Андрея Сычева, есть «Афган» Николая Губенко по письмам погибших. Российский театр в упор не видит действительности, он ее боится.
Театр имени Георгия Эристави привез из Гори спектакль «Горячий август» Сосо Немсадзе по рассказам Георгия Сосиашвили. Семья за ужином отгадывает в кроссворде имя грузинского революционера. Организатор подпольных типографий Ладо Кецховели в 1910-х годах в Закавказье — не подходит. Посаженный отец на свадьбе Джугашвили Михаил Цхакая — не то. Серго Орджоникидзе — тоже нет. Филипп Махарадзе — it’s right, grandpa Shakro. Революционер из кроссворда — первый председатель президиума Верховного совета Грузинской ССР, выступавший за сохранение автономии Грузии в составе СССР.
Дедушка Шакро не хочет «проклятых разговоров о новом мире, о следующем мире». Он говорит, что в чумные времена и в праздники, в войну и в миру русский и грузин всегда были вместе. Молодежь рвется в бой: «Шаг — и мы в Южной Осетии, туда вошли российские войска». Молодая мать хочет увезти из села маленького сына, но мальчик верит, что кавказские горы и святые из легенд защитят его от бомбежки. Зал окраинного Театра имени Сандро Ахметели ей аплодирует стоя.
…Самым ярким в блоке спектаклей про войну оказался «Банановый пудинг с коньяком и ромом» Батумского театра имени Ильи Чавчавадзе в постановке Георгия Тавадзе. В грузинский дом приходит свататься русский жених Пантелеймон. Поначалу он ведет себя скромно. В ожидании встречи с невестой-грузинкой, хозяйкой дома, он неосторожно пробует банановый пудинг с коньяком и ромом, коронное блюдо некоего повара, олицетворяющего соблазн кухни фьюжн, европейского шика и аристократического лоска. Пантелеймону нельзя пить, и он в минуту превращается в животное. Пантелеймон (читай: Россия) обвиняет невесту (Грузию) в измене с дантистом (Америкой), и свадьба расстраивается. Повар тем временем испробовал новый рецепт и по нему оживил индейку. Индейка хлопает крыльями, проявляет государственные наклонности, примеряет треуголку. В другом спектакле по той же пьесе, «Окаменевшая луна», индейка даже жевала галстук, чтобы никто не ошибся. Бойкую птицу пытаются пристрелить, уж больно чудная, но гомункулусы живучи. Отличие «Бананового пудинга» от других спектаклей на тему взаимоотношений России и Грузии в том, что здесь оба государства выглядят идиотически, как в жизни. Нелепы все. Но обиду, медленно вытекающую из грузинских сердец, не переспоришь: сын Пантелеймона в камуфляже приводит к грузинскому дому танки, над сценой летают радиоуправляемые вертолеты — Россия снова выступает захватчиком благородного семейства. Как не бывает театрального буфета без шампанского, так нет грузинского современного театра без этой мизансцены. Но у грузинского общества все-таки есть надежда извлечь уроки из разрыва с Россией, потому что этот разрыв тяжело переживается и осмысляется грузинским театром. Для российского театра этой войны не было.
Екатерина Васенина
20.10.2010
http://novayagazeta.ru/data/2010/117/29.html